и Пшемыслав Боровик уделили достаточно внимания изучению гродненского дворца, известного как Баториевка. Их исследования указывают на иной период строительства резиденции, которую, согласно Ямскому, возводили представители могучего рода Сапег, в XVII веке. Разумеется, можно предполагать включение фрагментов более ранних построек, времён Стефана Батория, в новое здание, особенно если речь о подвалах, но даже в этом случае связывать их с Баторием нет оснований. Исследователи выдвигают разные версии относительно происхождения легенды, и некоторые гипотезы говорят о том, что миф о принадлежности Баторию может идти от самих Сапег, однако, по мнению автора, более вероятно, что он запущен межвоенными польскими историками. Стоит отметить, что даже в последнем случае баториевской легенде уже приблизительно сто лет, и она явно продолжит жить и дальше.

Следующий миф такой: «Старый замок построил архитектор Санти Гуччи». И снова, для того, чтобы говорить об этом как о факте нет оснований. Тут можно не писать много текста, а лишь заметить, что Санти Гуччи, теоретически, мог участвовать в строительных работах в Гродно, например, в качестве скульптора, но говорить тут следует лишь о гипотезе, а не доказанном факте.

Ну и конечно же автор не забудет упомянуть Давыда Городенского, чья биография, подаваемая туристам экскурсоводами, чуть ли не полностью состоит из мифов. Утверждается, что Давыд похоронен у Коложи, хотя для подобной легенды вообще нет никаких оснований, что Давыд был непобедим в битвах с крестоносцами, хотя в Хронике Петра из Дусбурга упоминается добыча, отбитая у отряда Давыда. Кроме того, зачастую Давыда называют Довмонтовичем, то есть сыном псковского князя Довмонта. Именно так полководец назван и на пьедестале гродненского памятника: каменный Давыд, смахивающий на шахматную фигурку, несколько устало смотрит в сторону улицы Замковой, как бы ожидая появления новых отрядов своих врагов крестоносцев, хотя появится тут могут лишь их отдалённые потомки — немецкие туристы.

Точки над «i» в истории с Давыдом помогает расставить Псковская первая летопись. После описания смерти князя Довмонта ни о каких его детях и тем более их правлении этот документ не сообщает. Вместо этого говорится о Борисе посаднике, то есть выборном правителе города, который занимается обустройством Пскова, в частности, возводит «стену плитяну от святого Петра и Павла к Великой реке». Вскоре Борис скончался.

Через 11 лет после смерти Бориса в Псков приезжает «великий князь Юрий», видимо, Юрий Данилович, внук Александра Невского. О собственных правителях Пскова в этот момент ничего не сообщается. В этот же год, немцы напали на Псков, как раз, когда Юрий находился в городе, тем не менее псковичи послали «к Давыду князю в Литву», который приехал и, вместе с псковичами, разбил немцев. После этого сообщения летописец уточняет, что князь Юрий уехал, то есть, по сути, сбежал, в Новгород. Однако в том же году немцы вернулись, явно желая взять реванш. Летописец опять подчёркивает недостойное поведение Юрия «а князь велики Юрьи и новогородци не помогоша». В этом же 1323 году немцы опять напали на Псков используя корабли и при этом «убиша посадника Селила Олексинича». Таким образом, видимо, именно этот Селил и был посадником, правителем Пскова. Псковичи в очередной раз послали к князю Юрию в Новгород, однако Юрий снова подвёл псковичей, зато на помощь городу пришёл изборский князь Астафей (Евстафий), который здорово потрепал немцев, и после этого подоспел и Давыд со своими людьми, после чего внёс свою лепту в победу над общими врагами.

Через несколько лет, как сообщает летопись, псковичи выбрали князем Александра Михайловича, великого князя тверского.

Подводя итог, можно сказать, что летопись не сообщает о неких наследниках Довмонта, а титулом князя, кроме Давыда, в тексте называются и другие люди, к которым псковичи обращаются за помощью против немцев. Давыд действительно, так же как другие упоминаемые князья, выступает союзником Пскова против немцев, являющихся и его врагами, но никаких оснований говорить о том, что он действует как псковский князь нет. Судя по данным летописи, после Довмонта в Пскове правят посадники, пока псковичи не избирают князем Александра Михайловича. Тут даже можно высказать сомнение в том, что псковичи звали именно Давыда Городенского, ведь упоминается лишь Литва, но не Гродно, а в Литве, теоретически, мог быть и не один князь Давыд. Тем не менее, человек известный теперь как Давыд Городенский был лучшим, или, если выразиться скромнее, одним из лучших полководцев во времена Гедимина и поэтому именно его участие в помощи Пскову выглядит логичным.

Таким образом, происхождение от Довмонта и княжение Давида в отдалённом Пскове, во время которого он зачем-то «подрабатывает» каштеляном гродненского замка — миф, видимо запущенный российскими историками ещё в XIX веке. Гораздо более убедительной гипотезой о происхождении гродненского военачальника будет версия с его гродненскими корнями, например, можно предположить, что он потомок гродненских князей Всеволодковичей. Так или иначе, уместно предполагать, что Давыд был удельным князем в ВКЛ, что и объясняет княжеский титул, приписанный ему псковским летописцем.

Развенчание краеведческих мифов — безусловно по-своему увлекательное занятие. Однако автор уверен, что и через десятки лет после выхода его книги исторические мифы Гродно будут жить в сознании некоторых любителей гродненской старины. Что же может быть более стойким, чем городские легенды, видимо, только сами города.

Фрагмент 35. Королевские дома удовольствий в Гродно

В черте города Гродно, желающие могут обнаружить объекты с весьма интригующими названиями. Эти старинные постройки можно называть: королевские дома удовольствий. За этими яркими ярлычками прячутся, впрочем, хорошо знакомые любителям гродненской старины небольшие особняки, находившиеся в собственности последнего короля польского и великого князя литовского Станислава II Августа, известного также под более свойским именем кароль Стась. Официально эти объекты называются усадьбами: усадьба Станиславово, усадьба Августово (здесь королевский дворец не сохранился) и усадьба Понемунь, но почему же, в таком случае, их можно называть домами удовольствий? Попробуем разобраться в этом вопросе.

Домами удовольствий, на немецком «Lusthaus», называли небольшие, обычно загородные резиденции знати, предназначенные для жизни в более скромных условиях, вдали от огромных дворов при главных дворцах. Здесь монарх или влиятельный сановник мог провести время в более узком кругу, отдохнуть от суеты, посмотреть спектакль придворного театра, а также и предаться тем самым удовольствиям, о которых подумали некоторые читатели, прочтя заголовок данной заметки. По сведеньям специалистов, известный в Варшаве дворец «Круликарня», вполне подходящий, по своим характеристикам, для перечня домов удовольствий, был неким элитным борделем во времена короля Стася. В этом доме проживала любовница Станислава Августа, балерина Катерина Томатис, жена авантюриста Карло Томатиса. Эта дама фигурирует даже в мемуарах Казановы, который высоко оценил её красоту, но был низкого мнения о её способностях танцовщицы.

Быть может Станислав Август поселил какую-нибудь любовницу и в одной из гродненских усадеб? Мемуарист Ян Дуклан Охотский вспоминает о том, что в Гродно, во время последнего сейма Речи Посполитой, проходившего в 1793 году, задавала моду французская фаворитка короля, некая маркиза Лули.

Дворец в Станиславово. Фото автора.

Из дневника графа Безбородко известно, что первым визитом, который король сделал после своего отречения от престола в 1795 году, был визит в усадьбу Станиславово. Зная об этом так и хочется предположить, что последний король искал утешения в объятьях какой-нибудь молодой красавицы, жившей в усадьбе.

Впрочем, известно также, что во время проживания в Гродно, рядом с пленником российской императрицы Екатерины II была его фактическая жена Эльжбета Грабовская, а сам бывший правитель Польши и Литвы зачастую находился в тяжёлом психологическом состоянии, нередко испытывал физические недомогания и был уже довольно пожилым человеком, даже по современным меркам.

Были ли действительно гродненские усадьбы короля убежищами для любви фривольных дам и кавалеров XVIII века? Исследователям ещё есть над чем поработать, чтобы хорошо осветить